Поздняя классика: скульптуры Праксителя

Пракситель – знаменитый древнегреческий скульптор, младший современник Скопаса.

Родился около 390-го года до н.э. Выражал в своих произведениях совсем иные настроения, чем Скопас. Пракситель происходил из рода ваятелей.

Статуи Праксителя были окрашены. Мрамор тонировался раскрашенным воском, который пропитывал его поверхность под воздействием тепла. Таким образом получался цветной мрамор, который не нуждался в слое краски, наносившейся на камень в эпоху архаики.

Особенно ценил скульптор статуи, которые были раскрашены живописцем Никием – его прославленным современником.

В скульптурах Праксителя особенно важна новая трактовка нагого тела, которая отличается от статуй эпохи архаики, где отвлечение от реальности и типизация превалировали над конкретностью, и мастер не старался сделать поверхность мрамора подобной коже. Он пытался сохранить в качестве поэтической метафоры условность образа.

В произведениях Праксителя прослеживается гораздо большее тяготение к реальности. Скульптор не мог поставить своё творчество вне того процесса, который приводил ко всё большей точности воспроизведения натуры в памятниках искусства.

Подобно другим мастерам классического периода, персонажи скульптора кажутся здоровыми, молодыми и цветущими.

Мастера того времени полагали старческий и младенческий возраст несовершенными. Такой взгляд на вещи заставил Праксителя и маленького Диониса показать не как ребёнка, а как уменьшенную в размерах статуэтку взрослого.

В изваянии отдыхающего сатира, от которого сохранилось особенно много римских копий, очень отчётливо звучит тема отдыха.

Образ расслабленного сатира символизирует покой и негу. Постановка ног и наклон фигуры таковы, что он не смог бы устоять без опоры на древесный ствол локтём. Кисть его левой руки скользит по бедру. Флейта в пальцах правой руки заставляет зрителя почти услышать прекрасные звуки тающей мелодии, которую наигрывает сатир.

Сущность сатира, который кажется пастухом, отдыхающим в древесной тени, выдают только козлиные острые уши, прячущиеся в густой шапке волос. Широта образа, его метафоричность, олицетворение им дикой лесной чащи кажутся безграничными. Поэтическое ощущение красоты природы ощущается в изваянии скульптора также сильно, как и в строках Феокрита.